"Каждый переводчик и писатель - не только поданный своего языка, но и его ребенок, его питомец и наследник"

15 декабря проф. Людмил Димитров, известный болгарский исследователь, был награжден почетным дипломом и медалью в честь 250-ой годовщины со дня рождения Василия Львовича Пушкина за перевод на болгарский язык главного произведения дяди
А.С. Пушкина - поэмы "Опасный сосед" (С. Диоген BG 2008).

Награда была вручена в музее В.Л. Пушкина на ул. Старой Басманной лично акад. Натальей Ивановной Михайловой, председателем Пушкинской комиссии РАН. Профессор Л.Димитров выступил перед членами комиссии
с лекцией на тему «Рецепция В.Л. Пушкина в Болгарии».

"О пиянствующих, буянствующих, дома не ночующих, Бакхусу помолимся!

Христо Ботев, „Знаешь ли ты кто мы?"

*

Болгарский читатель впервые соприкасается с художественным миром Василия Львовича, да и то через его самый важный и эмблематический поэтический текст, принесший ему еще при жизни огромную, хотя и скандальную, но именно поэтому безусловную и непреложную славу. Таким образом он (читатель) получает возможность встретиться с Пушкиным до Пушкина, тоесть, с первым „литературным отпрыском" знаменитой дворянской фамлии, о которой его племянник, последователь и величайший поэт России, Александр, в своем стихотворении „Моя родословная" не без гордости пишет, что за свою вековую историю Пушкины общались с царями, сражались за Родину, их награждали, порицали, даже осуждали, но они всегда действовали с позиции своей благороднической чести. Василий Львович достойным образом вписывается в ряд знаменитых представителей рода, хотя и более своеобразным способом. Потому что именно своему знаменитому дяде молодой гений обязан не только поступлением в элитный Царскосельский лицей, в котором он учится вместе с будущим императором Николаем І, но и заразтельным примером (мужеством) заниматься стихотворством, чтобы это ни стоило ему. Едва ли сегодня - на фоне авторитета молодого Пушкина - мы поверили бы так легко в то, что первой респектирующей личностью в его жизни и эталоном для подражания и поведения, включительно и литературным, был его „Парнасский отец". Но факт, что следов „Опасного соседа" в творчестве Александра Сергеевича, как и во всей русской литературы первой половины ХІХ века, действительно много и они разным образом проявляются - заметно или тайно, но всегда сильно ассоциативно и провокационно. А деяния Буянова сами по себе достаточно экстравагантны и впечатляющи, чтобы мы, как и племянник, могли спонтанно воскликнуть, как восклицает он, когда - согласно легенде - читает своего собственного „Бориса Годунова":
„Ай да Пушкин! Ай да сукин сын!".

**

Нынешняя болгарская социокультурная ситуация, в которую попадает книга, достаточно благоприятна, чтобы поэму можно было бы воспринять подобающим образом и без проблем, независимо от того, что наш историко-литературный контекст не располагает своим оригинальным корпусом бурлесковых текстов, через которые „Опасный сосед" мог бы оказаться „в своей стихии". У нас, ввиду исторического развития и установившейся дискурсной традиции, принимающей во внимание главным образом патриархально-христианский этос и проистекающие из него ценности, внешне весьма стыдливые и пуритански ограниченные, подобная литература никогда не создавалась, точнее, не издавалась. „Под сурдинку" распространяются полудостоверные „рукописи" скудных в смысле количества текстов нецензурного, почти скандального содержания, жанрово близких бурлесковой (героико-комической) поэме, приписываемых соответственно Елину Пелину - с сюжетом из турецкого рабства, и Пеню Пеневу, ориентированному на актуальную политику по поводу Второй мировой войны. (Более информированные читатели догадываются о чем идет речь, и избавят меня от неловкости конкретизировать намек.) Причины для подобного отсутствия можно искать во многих аспектах, самые важные из которых, как мне кажется, два: ликвидированная более чем шесть веков тому назад потомственная болгарская аристократия (возможный меценат искусств) и отсутствие героического эпоса - как фольклорного, так и персонального. Среди попыток создания авторского эпоса - некоторые из них талантливые и амбициозные - к сожалению, ни один не смог утвердиться как идентификационный в национальном сознании. В этом смысле мы не располагаем самой аутентичной основой, которую можно было бы пародировать. Наша смеховая культура - и официальная, в лице классических текстов Любена Каравелова, Ивана Вазова, Алеко Константинова и др., и неофициальная, бытующая в сальных анекдотах и вульгарных песнях, - удовлетворяется преимущественно интерпретацией быта через сатиру, иронию и насмешку, но каких бы она ни достигала успехов (и, вообще, в какой бы то ни было степени смешное, как и самоирония, не являлись бы существенной и позитивной частью мировоззрения болгарина), высокая литературная традиция, представителем которой является предложенная здесь поэма
В.Л. Пушкина, так и не развилась.

***

По этим, да и по другим причинам я считал, что нигде в болгарской литературе нельзя обнаружить след „Опасного соседа". Тем более, что
В.Л. Пушкина практически у нас не переводили. Но совсем неожиданно мне попалась одна сильно озадачивающая меня фраза. Невероятно в случае то, что ее автор - Христо Ботев! Она процитирована в эпиграфе выше, а в его творчестве упоминается в легких вариациях и сокращениях хотя бы еще два раза: в его заметке „Шуменското приключение" („Шуменское приключение") от 29 января 1875 г., опубликованной в газете „Знамя", № 8 того же года, и в „Послания от небето" (Писмо ІІІ) („Послания с неба") (Письмо ІІІ), отпечатанном в „Независимост" („Независимость"), № 46 от 31 августа 1874 г. Здесь, между прочим, фраза показательно травестийна, когда речь идет о „Добродетельной дружине" с ее „пиянствующiй, буянствующiй и дома не ночующiй" поп Герасима" . Фраза сконструирована как пародийная молитва, отталкивающаяся от высокого церковного (библейского) стиля, успешно размывающего границы между (древне)болгарским и русским языками. Но поскольку такой или подобный канонический идиом не существует, а лексема „буянствующий" референтна для виртуального ее первоначального источника, можно предположить, что Ботев или сочинил ее самостоятельно, или перефразировал по ее устному распространению, услышанной, может быть, в России, или просто от русскоговорящего субъекта, и восходящей к „Опасному соседу". Это предложение кажется мне достоверным, хотя бы потому, что в своем виде в эпиграфе „молитва" метонимично-резюмирующе „вмещает" весь сюжет поэмы. А во вторую цитату вмешивается консервативная „Добродетельная дружина", приблизительный аналог „Беседе" под предводительством Шишкова, в то время как „поп Герасим" - креатура, идентичная тому же пьянствующему, буйствующему и неночующему дома дьякону. Разумеется, моя цель здесь не интерпретировать эту болгарскую „находку", как и гипотезу о ее родстве с произведением В.Л. Пушкина, но все-таки я допускаю, что если бы время было другим и не требовало бы от нашего национального гения именно этого общественного поведения, которое он проявляет, которое создало и его великую поэзию, но и вызвало его нелепую гибель, благодаря своему несоизмеримому таланту, чувству юмора и острому своему бескомпромиссному языку, Ботев стал бы одним из крупных сатириков Болгарии и оказался бы в ряду самых продуктивных и остроумных представителей ее смеховой культуры. В этом смысле, привлекательна мысль, что именно он первый, хотя и условный, открыватель „Опасного соседа" у нас (в Болгарии), притом еще в рамках аутентичного ХІХ века, когда была создана поэма и когда литературная игра как высшая (аристократическая) форма интеллектуального развлечения все еще не была актуальной.

Конец послеслова."